Четыре года назад я попала в больницу с пневмонией, и врачи долго не могли подобрать мне лечение. Помогла чистая случайность. До этого я разошлась с молодым человеком, который в то же время попал в инфекционную больницу. Он был гулящим, уже какое-то время знал о своем диагнозе и ничего мне об этом не говорил, просто потому что на то время мы уже не общались. Врачи, узнав, что мы были в отношениях, сделали мне анализ на ВИЧ-инфекцию. Он оказался положительным. Тогда у них наконец сложилась картинка, почему моя пневмония так долго не поддается лечению.

Когда мне сказали о диагнозе, у меня рухнул весь мир. Я до сих пор помню ощущение падения в этот момент. Мне тогда казалось, что с ВИЧ жизни нет. Я была в реанимации в очень плохом состоянии, не могла сама дышать. Моим близким сказали готовиться к худшему, потому что шансы выжить были невелики. У меня оставалось только 10 клеток СД4, и врачи инфекционной больницы буквально вытащили меня с того света, за что я им очень благодарна.

У здорового человека в 1 мл крови содержится 800-1200 СД4-клеток, которые отвечают за реагирование иммунной системы на инфекции. У ВИЧ-положительных пациентов при благоприятном течении заболевания количество СД4-лимфоцитов – около 500. Снижение иммунного статуса до 200 клеток и ниже угрожает жизни, так как в организме развиваются оппортунистические инфекции.

Когда мне подтвердили статус, у меня была истерика. Я говорила, что мне тяжело дышать в маске и я все равно умру. Самая маленькая кислородная маска была мне велика и спадала. Однажды я проснулась и увидела, как молоденький врач уснул рядом, удерживая рукой маску, чтобы она не пропускала воздух. Мне стало очень стыдно в то время, потому что я уже ничего от жизни не хотела, а посторонний человек так за меня боролся. Этот момент стал решающим.

Еще в больнице я начала антиретровирусную терапию (АРТ) и принимаю лекарства до сих пор. Сейчас у меня неопределяемая вирусная нагрузка. После выписки мне казалось, что сейчас все догадаются о моем статусе и меня все бросят. Когда вечером в компании у меня звонил будильник, напоминая о приеме таблеток, я придумывала какие-то отмазки. Два года я ни с кем не встречалась, потому что мне было сложно рассказать о диагнозе. Мне казалось, что до конца жизни я останусь одна.

С моим нынешним мужем мы учились в одной школе. Я его долго игнорировала, хоть он часто пытался вытянуть меня на кофе. В какой-то момент мы все же начали общаться. Когда я поняла, что он мне больше, чем друг, то решила рассказать о своем статусе. Я предупредила, что после того, что он узнает обо мне, он, скорее всего, перестанет со мной общаться. Но в итоге он не воспринял мой диагноз, как что-то страшное. Я даже подумала, что он ничего не знает об этой болезни и на всякий случай провела ликбез.

В консультативно-диспансерном отделении по ВИЧ-инфекции меня заверили, что при неопределяемой вирусной нагрузке практически нереально никого заразить. Муж быстро воодушевился и начал обсуждать рождение детей. Я знала, что при приеме антиретровирусных препаратов у меня не родится ВИЧ-положительный ребенок. Скорее я боялась перемен в жизни, связанных с его появлением на свет. Я была готова к негативной реакции гинеколога из-за моего ВИЧ-статуса, но она только уточнила, принимаю ли я лекарства.

Ведение моей беременности мало чем отличалось от обычной. Я начиталась разных отзывов, была готова к предвзятому отношению в роддоме. Я боялась, что из-за ВИЧ-инфекции врачи проведут кесарево сечение, чего я не хотела. Но в итоге всем бы так рожать, как я рожала: все прошло великолепно.